Сражение при Гросс-Егерсдорфе - Инстербург (Черняховск) - Города области - Каталог статей - Восточная пруссия. Документы и фотографии.

Настроение армии было пораженческим, шли против великих немцев, гениев войны. Понять можно - сама армия строилась на копировании немецких образцов, считавшихся непревзойденными, большинство офицерского корпуса сами были немцами, и горячо разделяли мнение о непобедимости немецкого оружия, а все солдаты в армии знали, что жестокой муштрой и палками немецкие офицеры пытаются их, русских свиней, хоть немного приблизить как раз к этим немецким сверхлюдям, да все бестолку.

Первым делом взяли Мемель (Клайпеду), и устроили там снабжаемые морем магазины. Потом двинулись дальше, к Кенигсбергу. Фридрих оставил в калининградской области 30-тысячный корпус генерала Левальда, поскольку придерживался о русской армии такого же презрительного мнения, как и ее собственный офицерский корпус, называл "варварами", которые и внимания не стоят. Шли очень медленно, нерешительно, все время останавливались.

Столкновение состоялось возле деревни Гросс-Егерсдорф (Gross Jägersdorf, Большая Охотничья Заимка, юго-западнее Черняховска, Калининградской обл., ныне не существует). Это карта на русском языке, карта на немецком от нее несколько отличается (в частности, есть "южное крыло", которой нет на русской), здесь официальное описание из журнала армии Апраксина, здесь реляция Апраксина Елизавете. Из сего и прочих описаний складывается следующая картина.
Местность в районе сражения была изрядно пересеченной, с ручьями и лесками. Когда русская армия в пятом часу утра выстроилась и двинулась походным порядком по дороге, в низине вдоль ручья Ауксине, справа, на поле, за леском, вдруг обнаружилась прусская армия в боевом порядке, готовая к битве. Что называется, "неприятный сюрприз". Апраксин списывает на утренний туман, а по моему, кто-то должен был заранее послать дозоры. Возникла сумятица и неразбериха, часть армии продолжала двигаться, обозы сгрудились и забили дорогу. Как метко заметил автор описания в боевом журнале, "за теснотою места формально в ордер де-баталии построиться не можно". Что, собственно, пруссаки и преследовали.

Сами они разделились на три части. Основная часть армии была построена на поле, и два кавалерийских крыла стояли отдельно, в явном намерении к фланговому охвату русской армии, "спереди и сзади". Им, видимо, надо было нападать немедленно, в момент самой этой неразберихи, но они промедлили, возможно, этот самый туман мешал и им. Однако, с другой стороны, и сами они почему-то основной армией встали боком к будущей русской линии, да еще прямо на дороге, да еще пропустили часть русской армии мимо себя. Все сражение добрая половина русской армии простояла без единого выстрела, как раз там, откуда она могла первым же ударом с фланга, пользуясь двухкратный превосходством в числе, с утреца пораньше начать и закончить битву. То ли были какие-то подводные сложности, то ли сразу этого не поняли, поскольку такой план-схемой со стрелками не обладали, то ли, как станет яснее, просто некому было командовать армией.

Так или иначе, пруссаки промедлили, русские полки выбрались из свалки, выстроились вдоль дороги перед обозом, и хвост русской колонны начал разворачиваться навстречу пруссакам. Арьегард ушел направо, заслоном к верхнему немецкому крылу. При этом часть сил, под командованием Румянцева и Салтыкова, за лесом свернула и остановилась. Эти фамилии встретятся в этой войне и в дальнейшем, похоже, эти люди, которые поле боя "чувствовали" и без план-схемы. Вторая дивизия, под руководством генерал-аншефа Василия Лопухина, начала заходить в сторону пруссаков, пытаясь сформировать нечто вроде фронта. Но пруссаки закончить им не дали, а под барабаны двинулись вперед своим косым строем, предназначеным к разбиванию флангов - как и положено бихевиористам. То есть сразу, как только увидели перед собой нечто вроде "фланга".
Вот, кстати, еще одно возможное объяснение, чего ждали пруссаки.

Таким образом, битва распалась на три части. Северное кавалерийское крыло пруссаков разделилось на две части, обе были остановлены и отступили. Южное (нижнее на карте) кавалерийское крыло, по одной версии, претерпело стремительную атаку нерегулярной казацко-калмыцкой конницы, которая обратилась в бегство не доскакав. Воодушевленные пруссаки бросились в погоню, и наскочили на полки авангарда, которые встретили их плотным ружейно-артиллерийским огнем и остановили. В этот момент снова прискакала нерегулярная, такая ветренная, конница, и прогнала немцев. Больше они не вернулись. По другой версии, они сами пошли в атаку, а в остальном все тоже самое.

С точки зрения немцев, конечно, казаки их не заманили в ловушку, а просто крайне легко были разбиты и обратились в бегство, что, в общем, надо признать, равнозначно. Они всегда эту версию и выбирают, по которой русские похожи на калмыков и крайне трусливы. Хотя я бы, на их месте обратил внимание на постоянный конец всех версий - что победный аллюр железной свиньи в конце концов выводит к залпу в упор, после которого все только и начинается.

В тогдашней армии существовало много вспомогательных задач, к которым регулярное войско ни по структуре, ни по выучке применять было не способно - дозор, разведка, диверсии в тылу врага, захват языков, преследование, грабежи, поджоги, и тому подобное партизанство, требующее легкости, быстроты и самостоятельности в действиях. Для этих задач к армии и прикрепляли изначально нечто вроде ополчения, "нерегулярные войска", в которые набирали подходящий контингент с пограничья или из меньшинств, этим же самым по жизни и занимающихся. С дисциплиной у них было несколько хуже, но до некоторой степени с этим мирились. В регулярных битвах, в силу своей специфики и легковооруженности, участвовали редко и эпизодически, но в умелых руках, особенно с 1759 года, они и по своей основной специальности оказывали великую пользу.
Основная битва шла в центре. Те прусские полки, что были на правом прусском фланге, и наступали во фронт - даже не дошли до русской линии, завязли в бою и отступили. Зато остальные, как и предполагалось, практически разбили фланг второй дивизии Лопухина. Правда, на это им понадобилось несколько часов - русские полки так и не побежали, бросив линию, а стояли насмерть, постепенно оттесняемые в лес, откуда их подкреплял резервами Салтыков. Наконец, сам комдив Лопухин был уже смертельно ранен и захвачен пруссаками, генерал-поручик Зыбин убит. В самый критический момент, как и полагается, через лес, прямо во фланг немцам неожиданно продрались засадные полки Румянцева. После его удара и контратаки полков 2-ой дивизии немцы побежали. Лопухина отбили, но он умер на руках у солдат.

Насколько я понимаю, по всем тогдашним правилам, в такой ситуации полагалось неотступно преследовать отступающих немцев, поскольку именно в этот момент и наносится максимальный ущерб в живой силе и трофеях, да и полностью рассеяная армия противника не скоро соберется. Какие естественные советы Апраксину со стороны союзных военных советников и поступали. Однако Апраксин наоборот запретил преследование, неубедительно ссылаясь на то, что разбитые в полном составе, в чистом поле, в боевом строю и под единым управлением, ныне в беспорядке отступающие вражеские части организуют де оборону в лесу. Послал позже конницу Сибильского, но она уже никого не нашла. Что некоторые деликатно описывают как "не воспользовался плодами победы".

Читая апраксинские отчеты о битве в журнале и в реляции императрице, складывается впечатление, что Апраксин, как полководец, был не особо компетентен, инициативой не владел, командовать не командовал (и слава богу, заметим, что не командовал), сражение описывает "задним числом" как сторонний наблюдатель, "я в такой грусти сперва находился", реляцию же посвятил большею частью перечислению обиды и несчастий, которые пришлось испытать главному штабу поименно, "такоже и лошадь подо мною (ранило), чего уже после баталии усмотрено", в какой страшной опасности они все находились, и как они все награды непременно заслуживают. Можно сравнить с реляцией Салтыкова о битве при Пальциге.
Забавно отметить, как в отчетах Апраксина неоднократно и льстиво упоминаются "шуваловские гаубицы" (у Салтыкова, кстати, тоже).

С немецкой же стороны битву описывают так, что даже непохоже, что речь об одной и той же битве. Краткое содержание - "несмотря на то, что у русских были сильные позиции, закрытые с тылу и с флангов [это о перехвате армии на марше в низине], Левальд, по приказу Фридриха Великого, все-таки атаковал, разбил русскую кавалерию и первую линию пехоты, но под превосходящим русским картечным огнем, потрясшим атакующие ряды, и после введения Румянцевым 20 свежих батальонов, прусская армия в полном порядке отступила за реку Прегель. Прусские потери достигли (belaufen sich) 4,5 тысяч, русские поплатились (einbüßten) 7 тысячами".

Существует много "относительно честных" способов манипуляции статистикой. Например, свои потери можно разделить на убитых и раненых, а вражеские потери дать одной цифрой (психологически они выглядят "многократно большими" - обычный читатель не будет складывать); своими потерями можно признавать только потери "непосредственно на поле боя", скажем, не учитывать пленных, дезертиров, умерших от ран за пределами поля боя (в "погибшие" они не попали, а "раненых" покинули) - а потери противника наоборот, считать максимально по факту, "сколько не встало в строй на следующий день"; в своей армии можно считать только регулярные войска, а в армии противника и нерегулярные, да и вообще не войска, вплоть до слуг и обозных - "стотысячная армия пересекла границу", и так далее. Наконец, можно и просто соврать, выдумать цифры. Как правило, эти способы используются все, варьируясь от ситуации.

Читая некоторые исторические дискуссии, заметил странную вещь - цифры, указанные немцами, считаются верными априори, будто выданные автоматикой. Так что в разнице цифр виновата так или иначе русская сторона, в диапазоне от "вечный русский бардак" до "наверняка есть логичное объяснение". В то время как все прямо наоборот. Наши цифры точнее, поскольку основаны на проверяемых докладах российских генералов - вражеские потери они могут преувеличить, но свои потери они преуменьшить не могут. Солдаты - имущество казенное, их сдавать по описи, поэтому врать про малые потери бессмысленно, надо врать о причинах больших потерь.

А вот европейские "автоматы" никогда не говорят правду в принципе - поскольку это не "цифры потерь", а переменный пропагандистский "коэффициент", обозначающий современный автору статус сторон, принятый в данное время уровень "правдоподобных" цифр, соответствие продвигаемой версии. Поскольку воевал сам король, то настоящие цифры пылятся в бухгалтерских книгах Фридриха, сколько списал, сколько нанял, а гулящие по литературе "газетно-архенгольцовские" сочинения высосаны из потолка и ничего не значат вообще, ни в качестве базиса для коррекций, ни даже как показатель "соотношения потерь".

Скажем, после битвы при Цорндорфе немецкие газеты сообщили о победе Фридриха, со счетом 586 немцев - 20 тысяч русских. Не 500, не 600, а 586 - автоматы. А позже Архенгольц говорит о "10 тысячах" потерь при Цорндорфе. Изменяет точность автомату. И о потерях при Торгау он говорит - "10 тысяч". При том, что по его же описанию только в первой атаке на укрепления австрийцев полегло 5,5 тысяч. Полагаю, после Гросс-Егерсдорфа немецкие газеты тоже писали о паре сотен убитых немцев. В написанной через сто лет после семилетней войны "Всеобщей военной истории" кн. Голицына Н.С. (1809-92), (а сочинение весьма малопатриотичное, полное славословий немецкому гению и нарочито отстраненному, в третьем лице, описание русских, как бы от лица "независимого эксперта") - потери пруссаков называются в 3 тысячи, русских в 5. Керсновский, писавший в эмигрантском Париже, пишет о 4 тысячах против 6. Ныне сами немцы говорят о 4,5 тысячах, понятно, сообразно увеличив русские потери до 7 тысяч. Эта гонка без выигрыша.

Однако вышло по другому, поскольку по прошествии недели (27 августа ст.стиля), после военного совета, Апраксин внезапно скомандовал экстренное отступление, армия пошла назад, причем с нехарактерной до того скоростью и решительностью, "как будто потерпев поражение". При этом, со слов Болотова (русского офицера, позднее написавшего воспоминания, на милитере только часть из них), при отступлении зачем-то жгли окружающие деревни, хотя никакого военного смысла в тактике "выжженой земли" не было - поскольку нашу армию, на большом отдалении, "провожали" только два дежурных кавалерийских полка пруссаков. (Кроме создания о себе славы "варваров", чего Болотов и не понимает). Поднялся скандал, Апраксин упорно отступал вопреки настойчивым приказам самой императрицы!

И неофициальное "слухи о смене власти" - 8 сентября 1758 года 49-летняя Елизавета во время службы в церкви неожиданно почувствовала себя плохо, вышла во двор, упала, около 2 часов не приходила в сознание, и еще несколько дней хворала. Поскольку наследовал ей Петр III, по кличке "голштинский чертушка", чье отношение к Пруссии было известно, то, как бы, вот и отступал, в виду возможной смены концепции. Однако и это не при чем. Даже если бы власть на самом деле менялась, ничто не диктовало бы ни такой спешки, ни игнорирование воли самой, пока еще, императрицы. Не говоря уже о том, как метко заметил Соловьев, что отступление скомандовали 27 августа, а императрице стало плохо 8 сентября. Разве что, добавим, Апраксин 27 августа знал о том, что императрице вскоре непременно поплохеет, но тут уже бывшее оправдание Апраксина превращается в такое, что лучше бы ему не оправдываться.

Выводы были очевидны. Французская и австрийская партии были в бешенстве. Хотя тут надо понимать верно - они были против, чтобы русские покидали Восточную Пруссию, развязывая Фридриху руки и оставляя у него ресурсы, зато были против, чтобы русские брали Восточную Пруссию себе. То есть взять были должны, но не для себя. Как с простодушной откровенностью пеняла на следующий год Елизавете Мария-Терезия, дальнейшие занятия прусских земель должны производиться именем императрицы-королевы, то есть Марии-же-Терезии, "дабы не подать повода другим дворам к размышлению, а притом чтоб можно было различить воюющую сторону от помощной".

Измена была тогда делом вполне обыденным, что видно хотя бы из того, что помимо наказания за измену, считали уместным поощрять наградами и верность, то есть сама собой она не подразумевалась. Предавали не по каким-то изощеренно идейным причинам, а просто за деньги. Брали сдельно, за конкретное дело, или оптом, существовало понятие "пансион", то есть взаимовыгодная оплата "лобби" на регулярной основе. Вполне естественно, то есть без нахождения в этом чего-то необычного, люди числились в какой-то партии, "английской", "французской" или "немецкой". Вот если бы у нас Яковлев и Горбачев официально принадлежали бы к "американской партии в ЦК", насколько все было бы яснее.

Например, про канцлера Бестужева, называя его патриотом, рассказывают такое доказательство - когда в ходе уже войны Фридрих II предложил ему большую взятку, зная заведомо, что он берет у Австрии, Бестужев якобы отказался, мол, с врагами не разговариваем. Полагаю, исторический анекдот. И не исключено, берущий начало в бестужевском-же кружку. В то, что он совсем не брал, в такой анекдот мало бы кто поверил, но вот он, мол, брал только с тех, чьи интересы и так бесплатно следовало бы учитывать. А с врагов ни-ни. Патриот.

Однако, принимая во внимание саму личность Апраксина, тут стоит разобраться поглубже. Человек он, судя по всему, был скорее подчиняющийся, чем командующий. При этом Апраксин был членом "Военной Конференции", специального военного совета, навроде "Ставки", облеченного верховной властью на время войны (кроме него туда входила вся тогдашняя государственная малина - Бестужевы, те самые Шуваловы (без мецената), Воронцов, Трубецкой, для понту будущий Петр III и некоторые др.). Апраксин обязан был сверять каждый свой шаг с этой конторой, что крайне замедляло любые действия.
Если бы Апраксин продался вопреки воле этой камарильи, а не императрицы - вот тут бы дыбу ему прямо на поле привезли. Императрица-то уж точно не была бы против такого энтузиазма в защите ее интересов. Она хоть и обещала при воцарении никого не казнить, и свое обещание выполнила, про дыбу она ничего не обещала. Однако вся камарилья дружно защищала, в определенном смысле, Апраксина. Впрочем, Елизавета и сама могла сложить концы с концами. Уволеный Апраксин сначала был отделен от армии, некоторое время жил в Нарве, написав Елизавете объяснительную, в которой перекладывал ответственность на Фермора (Фермор на тот момент пользовался фавором Елизаветы, и получил место главнокомандующего взамен Апраксина). Мол, хотите наказать меня, тогда сначала накажите любимчика. Фермор подтвердил - да, мол, отступление было абсолютно необходимо.

Тогда глава КГБ (Тайной Канцелярии) Александр Шувалов лично поехал к Апраксину, чтобы что-нибудь узнать при личной встрече, но ничего не сказал упрямый старик шефу КГБ, со слов шефа КГБ. Наконец, Апраксина вызвали в Петербург, очевидно, в целях послушать более подробный рассказ в домашних условиях. Но по дороге он внезапно скончался, говорят, в силу большой скорби и печали, подкосивших его здоровье. Концы в воду.

Взяли, конечно, Бестужева, как апраксинского босса. Но следствие было не то что добрым, а скорее трепетным. Соловьев утверждает, что в деле не хватает многих листов, а в тех, что остались, некоторые вопросы зачеркнуты (то есть не были заданы), как раз те, ответ на которые мог бы косвенно намекнуть на что-то ненужное. От вопросов по Апраксину, за смертью Апраксина, он отмазался сразу. "Вранье" (показывает свои письма Апраксину, где настойчиво уговаривает покойника не глупить, слушаться императрицу). О прочих связях старательно не спрашивали. Фактически остался только вопрос о "дальнейших целях заговора", подозревали, и небезосновательно, сговор за спиной Елизаветы в пользу молодой Екатерины. Но старый лис за эти месяцы давно все подчистил, клялся в любви к Елизавете. Спросили Екатерину, та ударилась в слезы, "люблю, обожаю Лисафету Петрофну, поклеп врагов".

Согласно "общепринятой" истории злобные Шуваловы третировали добрых Бестужева и Екатерину. А по-моему, они их спасли. Главный свидетель, якобы, ничего не сообщил шефу КГБ. После чего скоропостижно покинул нашу юдоль, опять без лишних вопросов. Вопрос с отступлением, то есть собственно демонстративной изменой, закрыт авторитетом Фермора, хотя должно быть наоборот - если Фермор берет ответственность за решение на себя, следовало повесить Фермора, а не назначать явного изменника командующим. Надо было давить Бестужева, а его тщательно и аккуратно выгородили. Да, следствие рекомендовало повесить, после того, как само же "доказало", что никаких доказательств нет, и заведомо зная, что Елизавета не казнит, максимум отправит в ссылку (так и произошло). Неопытную тогда Екатерину опытный следователь расколол бы в десять минут без рукоприкладства, а почти всесильные в своем влиянии на Елизавету Шуваловы отправляют Катю к ней же. Екатерина, якобы, Шуваловых за весь причиненный ей испуг ненавидела - а в реальности бывший глава КГБ до старости преспокойно живет в Петербурге. "Парадоксов друг" поначалу действительно уезжает к своим масонским друзьям во Францию, но самой же Екатериной ласково попрошен назад, хотя такой власти, как при Елизавете, уже не имел.

Посмотрим на факты. Есть демонстративная измена. Есть ряд концов на некоторых людей. Есть необъяснимые телодвижения этих людей за спиной императрицы. В конце концов, я бы включил сюда и недомогание Елизаветы, в качестве причины ли, следствия ли этих телодвижений. А виноватых нет. КГБ тщательно расследовало - ни малейших следов. "А, забудь".
Могу предложить версию попроще, безо всякой конспирологии, исключительно на здравом смысле.

Странное поведение Апраксина легко объясняется тем, что он вообще не знал, что планируется. Он и не гонялся за армией Левальда, и не бегал от нее. Он тупо шевелился как тюлень, постоянно сверяясь с Петербургом, с этой самой Военной Конференцией из крутых людей, фактически выполняя пошаговые инструкции. В какой-то момент Левальд получил приказ от Фридриха. Так что взяли и напали, по тюленности Апраксина, без проблем выбрав лучшее для них время и место. Левальд воевал всерьез, а Апраксин вообще не знал, что делать.

Русская армия воевала сама, средними командирами и солдатами. Взяла и победила, там, где победить ей, согласно тогдашних канонов, просто не было шанса. Застигнутые на марше, с обозами, вообще не выстроенные в какую-либо осмысленную позицию, под ударом косого строя и фланговыми ударами кавалерии - они просто обязаны были быть сразу разбиты и обращены в бегство. Вот посмотреть на позиции пруссов - ну что они еще могли сделать лучшего, согласно линейной тактики? Может, сам Фридрих сделал бы лучше, неожиданней, но Левальд выполнил все научные предписания строго (кроме разве что непонятного поворота основной армии - откуда он знал, что русские сами не ударят ему во фланг, а попытаются встать перед ним?).

А вместо этого произошло черте что. В какой-то совершенно произвольно и вынужденно образовавшейся позиции русские не разбежались, а пятью полками несколько часов держали весь его дурацкий косой строй, откуда-то пополняясь резервами. Оба хитромудрые засадные крыла не только никого с фланга не разбили, но и до места не добрались. В какой-то момент непонятно откуда появляется какой-то засадный полк, почему-то во фланг самим пруссам. Нет, понятно, если бы перед битвой русский штаб склонился бы над картой, рисовал бы стрелки, варианты, потом ткнул пальцем, и правильно бы все рассчитал. Нет ведь. Они ведь просто пошли в ту единственную сторону, которая осталась свободна - с двух сторон река, впереди пробка из обозов, только направо. И вот где-то там почему-то захихикали и остановились. Причем ими командовал не Апраксин, имеющий в голове План, а его подчиненные. При этом половина армии вообще ни разу не выстрелила, а все сражение так и простояла, переминаясь с ноги на ногу, вдоль обозов, где в 5 часу утра их застал крик "немцы!", или что там им кричали.
Опять посмотреть на карту, но уже с русской стороны - никаким планом русского командования тут и не пахло. Такую фигуру и в страшном сне линейные тактики не придумают.

Армию поймали в неудобном положеннии, фигурально выражаясь, со спущенными штанами. Она отбилась одними ногами (поскольку руки держали штаны), не вставая, и не сходя с места. Неудобно было, да. Но не мы выбирали.
И Апраксин встал. Он запретил преследование (фактически - положеный разгром армии пруссов), либо твердо зная, что это нельзя, либо просто подозревая, что вот за это уже отвечать ему самому, так что лучше не надо. Эта загадочная неделя топтания на месте явно ушла на связь с Петербургом и обратно - он спрашивал "е-мое, я не виноват ваще - оно все само сделалось, что делать-то теперь?".
Ну, ему и пришел ответ. Апраксин сделал. Из чего видно, что победа не планировалась. Она была настолько не "в струю", что пришлось сливать, фактически, самого Апраксина, и частично подвергать риску ЦК КПСС. Пусть не без труда, но ситуацией овладели. Апраксина удавили, "ничего не сказал старик", мгновенно вспыхнувшую подковерную схватку "партий" подавили, "товарища Бестужева" из ЦК спровадили на пенсию, но крайне аккуратно и бережно, без каких-либо не дай бог потрясений для системы.